Протест радикально изменился. Объясняем по пунктам — как именно Люди больше не боятся полиции и арестов, организаторы им не нужны

Три недели подряд в Москве горожане требуют свободных выборов в городскую думу. Мэрия запретила оппозиционные митинги, силовики разгоняют их как никогда жестко — но это не останавливает тысячи людей от участия в несогласованных акциях. Выступлениям за допуск независимых кандидатов в Мосгордуму предшествовали пикеты и марш в поддержку корреспондента «Медузы» Ивана Голунова — и ожесточенное сопротивление екатеринбуржцев строительству православного храма в одном из городских скверов. Очевидно, что в 2019 году протестное движение в России вышло на новый уровень. «Медуза» рассказывает по пунктам, что изменилось.

1. Поводом для политического протеста может стать все что угодно

Отследить начало новой волны протестов можно по судебной статистике. В 2015-м и 2016-м по главной митинговой статье — 20.2 Кодекса об административных правонарушениях — к ответственности привлекали меньше тысячи человек каждый год. В 2017-м эта цифра взлетела почти до четырех тысяч — и лишь незначительно снизилась в 2018-м.

Началом новой волны протестов можно назвать антикоррупционные митинги 26 марта 2017 года, когда на улицы 97 городов вышли от 36 до 88 тысяч человек. Поводом стал фильм-расследование «Он вам не Димон» о тайных богатствах премьер-министра Дмитрия Медведева, снятый Фондом борьбы с коррупцией Алексея Навального. Это была крупнейшая акция протеста за несколько лет — и во многих городах, включая Москву, прошедшая без согласования с властями.

Значимость произошедшего тогда — в том, что массовый выход людей случился не из-за вызывающих действий властей (например, фальсификации выборов в 2011 году), не из-за громкого преступления (как было с убийством Бориса Немцова в 2015-м), а в результате медийного события, пусть и политического свойства. Иными словами, участники не требовали от власти чего-то конкретного. Граждане вышли на улицы с максимально размытыми антикоррупционными лозунгами, а реальной причиной их недовольства стало общее возмущение злоупотреблениями властей.

Еще одна значимая веха — митинги в Кемерово год спустя, после пожара в торговом центре «Зимняя вишня». Они немедленно получили политическую окраску: главным требованием горожан стало даже не наказание конкретных виновных, а отставка тогдашнего губернатора Кузбасса Амана Тулеева, управлявшего регионом больше 20 лет. Примерно тогда же начались мусорные протесты в Подмосковье: жители выступали против строительства мусоросжигательных заводов и открытия новых свалок — но регулярно требовали и отставки местных чиновников.

Весной 2019 года в Архангельске — протесты против строительства мусорного полигона в Шиесе, где звучали требования отставки Дмитрия Медведева и Владимира Путина. В мае — противостояние властей Екатеринбурга и противников строительства православного храма в одном из скверов. Арест корреспондента отдела расследований «Медузы» Ивана Голунова по сфальсифицированному делу о сбыте наркотиков вывел на несогласованную акцию в центре Москвы 12 июня несколько тысяч человек — даже после того, как с журналиста сняли все обвинения.

Наконец, выборы в Мосгордуму никогда прежде не становились столь значимым событием даже в масштабах столицы, — в частности, потому, что у этого органа не слишком много полномочий. Но и в этом случае довольно традиционные действия властей по недопуску независимых кандидатов до регистрации спровоцировали массовое недовольство. По данным «Белого счетчика», разрешенный властями митинг 20 июля на проспекте Сахарова оказался крупнейшей оппозиционной акцией с 2014 года — туда пришли 22,5 тысячи человек.

Вывод. Теперь в России политической может стать любая проблема.

2. Несогласованные акции проходят не только все чаще, но и становятся все более массовыми

До последних лет крупнейшие в истории несогласованные протестные акции демократического толка в России проходили в рамках «Стратегии-31» в 2009–2011 годах. Несмотря на то что в то время ее участникам грозил небольшой штраф и только в отдельных случаях административный арест до 15 суток, на митинги «Стратегии» редко выходили больше двух тысяч человек; это было явление скорее маргинальное.

На фоне протестной зимы 2011/12 года (главные акции этого периода — особенно многочисленные, но согласованные) власти начали ужесточать митинговое законодательство. В сочетании с репрессивным «болотным делом» и крымским эффектом это привело к снижению уличной активности в столице — однако в 2017 году ситуация резко изменилась и остается такой до сих пор. 26 марта 2017-го («Он вам не Димон»), а также 27 июля и 3 августа 2019-го (Мосгордума) на улицы Москвы вышло в несколько раз больше людей, чем на самые крупные из несогласованных акций времен «Стратегии-31», невзирая на угрозу серьезного штрафа и административного ареста. Точных оценок числа участников несогласованных акций не бывает, но в каждом из этих случаев речь шла о цифре, превышающей 10 тысяч человек.

Несогласованные акции в регионах тоже становятся все масштабнее. 5 мая 2018 года на митинги «Он вам не царь», приуроченные к инаугурации Владимира Путина на четвертый президентский срок, в десятках российских городов на улицы суммарно вышли от шести до 40 тысяч человек (почти везде это были несогласованные акции). В Екатеринбурге самый большой митинг против строительства храма посетили от трех до шести тысяч человек. В Кемерово в стихийном митинге против Тулеева участвовали до пяти тысяч горожан.

Рост числа задержанных по статье 20.2 в 2017–2018 годах также свидетельствует, что несогласованные акции привлекают все большее число участников, а репрессивные меры перестали работать так, как на них рассчитывали.

Особенно сложна для властей ситуация там, где повод для недовольства формально неполитический. Очевидно, что, в отличие от опытных политических активистов, участники подобных акций в основном незнакомы с митинговыми правилами. Они решают выйти на улицы спонтанно — и для них, как правило, вообще не стоит вопрос, согласовывать или не согласовывать с властями свои действия.

Формально это дает правоохранительным органам легкий повод начать преследование участников, но это же ставит их в сложную ситуацию — не вызовут ли такие действия еще большее возмущение. В итоге в Кемерово в 2018 году власти вовсе не решились на задержания, а в Екатеринбурге 15 мая 2019-го самую крупную акцию в сквере разогнали, но буквально на следующий день приостановили строительство церкви.

Вывод. Еще несколько лет назад несогласованные акции собирали сотни человек, теперь же речь идет о тысячах, а иногда о десятках тысяч — причем акции могут проводиться одновременно во многих городах России.

3. У протестов — новые лидеры, и они менее уступчивы

Из тех, кто организовывал митинги 2011–2012 годов, к нынешней волне протеста имеют отношение только бывшие депутаты Госдумы Геннадий и Дмитрий Гудковы, а также Алексей Навальный и его сторонники (включая Илью Яшина). Кто-то отошел от активной политической деятельности — как Михаил Касьянов; кто-то эмигрировал — как Гарри Каспаров; Бориса Немцова убили.

Нынешние протесты никем не монополизированы — и нет силы, которая претендует на то, чтобы стать их бенефициаром. Многочисленные региональные протесты организуются местными активистами, политическая ориентация которых не имеет никакого значения. В Москве акции начали инициировать люди, не занимающиеся политикой профессионально: например, журналист «Новой газеты», муниципальный депутат Илья Азар (один из заявителей марша в поддержку Ивана Голунова) или актриса Яна Троянова (участвовала в организации «Марша матерей» в защиту фигуранток дела «Нового величия»).

По-видимому, старым лидерам нет места еще и потому, что велик запрос на новые лица. Протесты из-за Мосгордумы с огромной скоростью вывели на авансцену политиков, прежде находившихся в тени: Любовь Соболь, Константина Янкаускаса, Елену Русакову, Юлию Галямину, а также одного из лидеров Либертарианской партии Михаила Светова. Неслучайно в этом смысле и что 17-летняя Ольга Мисик, читавшая Конституцию перед цепью ОМОНа, мгновенно стала знаменитостью, а в поддержку студента Высшей школы экономики, незарегистрированного кандидата Егора Жукова, обвиняемого в массовых беспорядках, тут же развернулась общественная кампания (он видеоблогер со 100 тысячами подписчиков).

Появление новых лиц, повышение роли гражданских активистов, выход на первые позиции менее известных политиков — все это случалось и раньше. Однако новое поколение менее уступчиво, и его представители сознательно отказываются от роли лидеров, которые имеют право произвольно менять направление протеста. Определенное значение для кого-то из них мог иметь опыт декабря 2011 года. Тогда после самого первого митинга против фальсификаций на думских выборах лидеры оппозиции на закрытой встрече в мэрии Москвы согласились перенести следующую акцию с не разрешенного властями места на площади Революции — в непосредственной близости от Кремля — на Болотную площадь. Впоследствии это стало поводом для обвинений в «сливе протеста».

Яркий пример непримиримости новых людей, организующих протесты, и одновременно их нежелания превращаться в традиционных лидеров — это марш в поддержку Голунова, назначенный на 12 июня. Мэрия Москвы отказалась согласовать его, разрешив через несколько дней провести другой митинг, организованный журналисткой RT Екатериной Винокуровой и главным редактором «Московского комсомольца» Павлом Гусевым. Из состава оргкомитета вышел Илья Азар, который позже написал, что среди его коллег «возобладала идея идти в мэрию», а он сам «остался при мнении, что идти в мэрию договариваться нельзя — разведут, обманут».

В итоге остальные участники оргкомитета не добились от мэрии выполнения своих условий и сняли с себя полномочия инициаторов. Они заявили, что «всем, кто все же решится пойти на марш, должны быть понятны все риски», — и пообещали выйти на улицу сами. Несанкционированный марш состоялся, на нем задержали около 500 человек; на разрешенный митинг 16 июня вышли менее тысячи человек.

На глазах радикализируется и позиция Либертарианской партии, которая раньше согласовывала свои акции, мотивируя это тем, что у нее нет ресурса защищать людей, задержанных на несанкционированных митингах и шествиях. Именно либертарианцы были организаторами разрешенного митинга за свободные выборы в Мосгордуму 20 июля на проспекте Сахарова, который собрал свыше 20 тысяч человек. Либертарианцы попытались согласовать и акцию 3 августа, но на новой площадке. Однако 30 июля, сразу после переговоров в мэрии, одного из лидеров партии Михаила Светова задержали и отправили под арест на 30 суток. По его собственным словам, это была «месть за то, что он не пошел на условия чиновников» и не согласился на то, чтобы она прошла на проспекте Сахарова.

Вывод. Зачистка политического поля не принесла власти ожидаемого результата. Вместо старых лидеров приходят новые — молодые и куда более радикально настроенные люди.

4. На самих акциях протестующие справляются вообще без лидеров

Перед акцией 27 июля в Москве превентивно задержали ключевых лидеров оппозиции, а также самых заметных независимых кандидатов — Алексея Навального, Илью Яшина, Дмитрия Гудкова, Константина Янкаускаса, Юлию Галямину, Ивана Жданова, Владимира Милова и других. К следующей акции, 3 августа, на свободе не осталось вообще никого из неформальных лидеров. Но это не сорвало ни ту, ни другую акцию.

Очевидно, выходя на улицы, люди идентифицируют себя не с политическими звездами, а с протестом как таковым. Принимая решение, выходить или нет, они больше ориентируются на число отметившихся для участия в акциях в соцсетях, чем на присутствие в толпе тех или иных политиков.

Это не делает выход на улицу спонтанным — по крайней мере в Москве последние акции были анонсированы заранее, — но роль лидеров сводится к предварительной модерации. На традиционных политических акциях, особенно согласованных, всегда была почва для конфликта. Многие не хотели выступать на одной сцене друг с другом или идти в одной колонне, объединение происходило только по совсем уж значимым поводам.

Своими репрессивными действиями власть решила эту проблему: знаменитости, пришедшие на акцию, перестали быть ее центром. Что делать на месте, решают сами участники в зависимости от конкретных обстоятельств. Теперь это гуляния с максимально размытой идеологической повесткой, порядок которых никем заранее не определяется. Новый протест максимально деидеологизирован.

Вывод. Протестные акции происходят, даже если арестованы их инициаторы. Более того, отсутствие политиков в результате устраняет почву для конфликтов среди протестующих.

5. Протестные акции стали тотальными

У традиционных политических мероприятий есть довольно четкий сценарий — это либо программа выступлений на митинге, либо маршрут шествия, либо то и другое вместе. Даже несогласованные акции, как правило, имеют определенную локализацию, которая определяет ход событий.

В Москве 2019 года власти не согласовывают протестные акции, силовики арестовывают их лидеров, а на месте оттесняют пришедших — и тем самым делают все, чтобы протест стал максимально непредсказуемым. У акций пропадает сценарий, участникам приходится действовать спонтанно и по ситуации. С одной стороны, это уменьшает слаженность действий протестующих. С другой — усложняет силовикам задачу по их разгону.

Митинг мог начать движение и превратиться в шествие, а оно, в свою очередь, остановиться и стать манифестацией. Это напоминает голландскую тактику тотального футбола, когда вся команда в нужный момент защищается, а в нужный — атакует. Иногда участники, оттесненные силовиками, произвольно делятся на более мелкие группы, которые действуют независимо от остальных. Акции перестают быть локальными, их пространство — весь или почти весь центр города.

Прямо сейчас похожие вещи происходят в Гонконге. В 2014 году там разгромили движение «Оккупай». Летом 2019-го два месяца протестующие устраивают почти ежедневные акции против китайской власти, покушающейся на автономию города, — с учетом тогдашнего опыта. Они сравнивают себя с «водой», которая всюду проникает и отовсюду может легко уйти, поэтому разогнать их особенно трудно. Но есть и важное отличие. Среди прочего толпы недовольных гонконгцев блокируют правительственные здания и работу общественного транспорта — российская оппозиция ограничивается уличной активностью и не мешает жизнедеятельности города; центральные улицы города перекрывают только силовики.

Вывод. Из-за жестких действий властей протестующие на акциях вынуждены вести себя по-новому: они максимально рассредоточены — и потому трудноуловимы.

6. Протесты эффективны, но не любые

На волну протестов зимы 2011/12 года власть сначала отреагировала либерализацией законодательства, но вскоре перешла к репрессивной тактике. После разгона митинга на Болотной площади чиновники разного уровня в течение нескольких следующих лет игнорировали требования недовольных. Начиная с 2018 года ситуация стала заметно меняться, особенно в регионах:

• после акций в Кемерово отправлен в отставку губернатор Тулеев
• в Екатеринбурге власти отказались от строительства храма в сквере
• в июне 2019-го начали выводить строительную технику со станции Шиес, где планируется строительство полигона для московского мусора, против которого несколько месяцев идут протесты в Архангельске, — проект пройдет дополнительную экспертизу
• в Москве на следующий день после несогласованного «Марша матерей» 15 августа 2018-го суд отпустил под домашний арест двоих фигуранток дела «Нового величия»
• с Ивана Голунова после серии протестных акций сняли все обвинения, а в правоохранительных органах началась череда отставок

Есть, правда, и примеры неудач:

• ни к чему не привели митинги против реновации в Москве
• не удалось отменить повышение пенсионного возраста. Хотя Владимиру Путину даже пришлось выступать со специальным телеобращением по этому поводу — это лишний раз доказывает, что Кремль действительно опасался протестов
• есть большие сомнения, что ЦИК допустит до выборов в Мосгордуму независимых кандидатов

Политизация происходит стихийно, но ей старается воспользоваться организованная оппозиция, прежде всего из числа сторонников Навального. Даже либеральные комментаторы говорят, что их конечная цель — борьба за власть. В этой ситуации Кремль, разумеется, не готов идти на политические уступки.

Вывод. Количество успешных акций растет, но добиться принципиальных изменений не удается. Максимум — это отставки.