Почему праворадикальные мемы популярны? И почему те, кто их постит, называют себя «мемными воинами»? Мы поговорили об этом с Йоханной Май Шмидт — художницей и исследовательницей ультраправого интернета

Ученые и журналисты активно обсуждают влияние интернет-культуры на политику по меньшей мере с 2016 года, когда Дональд Трамп впервые победил на президентских выборах в США — не без помощи ультраправых, распространявших мемы в его поддержку. Эта тема не исчезает из медиа и сегодня: предполагаемый убийца консервативного американского активиста Чарли Кирка, Тайлер Робинсон, во время и до преступления использовал многочисленные отсылки к интернет-юмору (в том числе гравировки на гильзах), причем по ним невозможно понять, какие у него все-таки взгляды — правые или левые. Немецкая художница и исследовательница Йоханна Май Шмидт изучает ультраправые мемы, в частности, образ «мемного воина», который примеряют на себя их авторы и распространители. Осенью 2022 года Шмидт написала статью о мемах, посвященных полномасштабному российскому вторжению в Украину. Антон Хитров расспросил исследовательницу, как ультраправые описывают себя с помощью мемов, почему эти образы находят отклик в западных обществах и как ведут себя мемные воины, когда видят в новостях настоящую войну.

— Как вышло, что вы стали исследовать ультраправые мемы? Все-таки не самая очевидная тема.

— В 2016 году, когда случился Брекзит, а Трамп в первый раз стал президентом США, меня это взволновало. Я увидела, что открыт набор в аспирантуру, где занимаются ультраправым популизмом. Поначалу я думала: я раньше никогда не исследовала ультраправых, с чего бы мне этим заниматься? Но где-то за пару недель до дедлайна решила: раз они на подъеме, нужно исследовать это сейчас. 

Первая мысль была — изучать нарративы ультраправых интеллектуальных журналов. А потом я наткнулась на мем с персонажем, известным как Альтрыцарь, — сторонником Трампа, который вышел на демонстрацию в вычурном костюме и ударил там антифашиста палкой по голове.

Его восхваляли в интернете, он фактически стал мемом. Увидев это, я подумала: этот образ интереснее, чем кажется, потому что я пока не могу понять его до конца. Что-то загадочное было в подходе ультраправых к героизму — слегка преувеличенном, несколько ироничном. Причем это становилось особенно заметно, если посмотреть на так называемые мемные войны.

— А много исследователей занимается этой темой?

— Не думаю. В смысле, ультраправые мемы сами по себе много кто исследует: есть, например, работы об особой, характерной для них иронии или об их подходе к маскулинности. Но вот эта амбивалентная фигура мемного воина — ею, кажется, никто, кроме меня, не занимался.

— Что такое «великая мемная война», которую вы регулярно упоминаете?

— По сути, это была масштабная пропагандистская кампания перед первыми выборами Дональда Трампа в 2016 году. Ультраправые тролли объединились, чтобы добиться избрания Трампа. Они создавали и распространяли массу контента за Трампа и против Хиллари Клинтон. У них были хабы для координации усилий на 4chan и Reddit — вроде сабреддита The_Donald, где они общались и делились советами по продвижению конкретных мемов, обсуждали, какие мемы лучше зайдут в мейнстримном интернете.

Пожалуй, самый известный мем, связанный с этой кампанией, — лягушонок Пепе, изначально политически нейтральный образ, который альтрайты присвоили и сделали своим талисманом. В эту кампанию вмешивалась и Россия, которая создавала фейковые американские профили и поддерживала всю эту нишу, чтобы усилить раскол в американском обществе.

Что интересно, мемная война — это низовое движение, которое помогает частным лицам ощущать себя частью чего-то масштабного, но в то же время ее используют и политики: избирательный штаб Трампа, например, поддерживал связи с этими троллями.

— А что такое постгероизм? Этот термин вы тоже часто используете.

— Собственно, мемный воин, участник мемных войн — это человек, который, с одной стороны, стремится быть героем, а с другой — иронически отрицает в себе героизм. Это ничуть не похоже на традиционную нацистскую или неонацистскую пропаганду. Вот этот ироничный подход я и связываю с понятием постгероизма — его используют в военных исследованиях, чтобы описать ситуацию, сложившуюся после холодной войны, когда люди все меньше готовы сражаться в войнах или отправлять туда своих детей. Постгероизм связан с новыми военными технологиями, такими как беспилотные летательные аппараты, — [в теории] их распространение должно привести к тому, что солдатам больше не придется рисковать своими жизнями.

— У вас был перформанс «Мое счастье зависит от тебя», где две артистки в утрированно феминных образах сидят на телевизоре с трансляцией шутера. Видеоигры тоже связаны с постгероизмом?

— Я не занимаюсь культурой видеоигр, но могу сказать, что онлайн-среда, из которой приходят все эти мемы, была глубоко затронута геймергейтом. Именно тогда тролли увидели, что можно организовать успешную онлайн-кампанию по преследованию женщин. Кроме того, с точки зрения содержания видеоигры — это способ представить себя воином, не подвергаясь физическому риску. Вы сидите за компьютером и воплощаете в жизнь свои милитаристские фантазии. Это перекликается с образом мемного воина, который я исследую.

— Как раз во время геймергейта среди правых возникло понятие social justice warrior, «воин социальной справедливости». У этого воина идеология совсем другая, но его тоже называют воином.

— Да, social justice warrior — это такой негативный образ кошмарного «воукиста», который ограничивает вашу свободу слова. Вся идея культурных войн построена вокруг этой фигуры. Причем как войну эту ситуацию описывают в основном правые. И своих врагов они тоже описывают на языке войны. Им нужен противник — «воин социальной справедливости», который воплощает авторитарную, ограничительную сторону левой политики. В то же самое время, высмеивая левых, правые описывают их как людей неразумных и беспомощных.

— Как так вышло, что именно правые сумели освоить язык мемов?

— Есть такой нарратив: «Левые не умеют в мемы». Я считаю, это утверждение не лишено истины — притом что существует немало забавных левых мемов. Правые стараются настроить общество против политкорректности, воукизма и тому подобных вещей. С их точки зрения, левые так привязаны к этим концепциям, так серьезно относятся к ним и к себе, что неспособны делать удачные мемы. Правые оказались в очень удобной позиции: они защищают шутливый язык, который позволяет вам выплеснуть агрессию в отношении разных социальных групп приемлемым способом — и попутно получить удовольствие.

Этому трудно что-то противопоставить, и поэтому [в том числе] в 2016-м демократы потерпели неудачу. Они попросту осуждали сторонников Трампа, называли их отвратительными, что лишь распаляло их оппонентов в их желании потроллить и поглумиться. Что бы ни делали демократы, правые высмеивали их чопорность и уверяли, что те не умеют шутить. Они присвоили себе юмор — а это весьма эффективно. 

Впрочем, мне кажется, сегодня и левые уже научились делать мемы. Скажем, они теперь готовы обсуждать авторитарные тенденции в воук-культуре, которые в свое время критиковали исключительно справа.

— Об интернет-культуре и свойственной ей иронии в последние дни много пишут из-за гибели консервативного американского активиста Чарли Кирка. Предполагаемого убийцу, Тайлера Робинсона, называют и правым, и левым: с одной стороны, он выгравировал на гильзе цитату из антифашистской песни «Bella Ciao», с другой — постил в сети ультраправые мемы.

— Убийцу Чарли Кирка пока действительно трудно связать с какой-либо политической идеологией, исходя из того, что о нем сейчас известно. Гравировки на его пулях полны онлайн-иронии и двусмысленности, они отсылают к символам и кодам, которые можно интерпретировать как левые или крайне правые — смотря насколько ироничными их считать. Его связывают и с крайне правым движением «Гройпер», и с антифа. Трамп быстро освоил последний вариант [что Робинсон — антифашист] и теперь использует его, чтобы оправдать новые авторитарные меры против политических оппонентов. 

Независимо от истинных мотивов убийцы, политические последствия инцидента выходят далеко за рамки самого преступления. С эстетической точки зрения эта атака вписывается в широкую картину политизированного насилия. Вероятно, первым таким инцидентом была стрельба в Крайстчерче, где преступник использовал шутки-мемы, понятные только «своим», и открыто призывал сторонников делать мемы. Правда, он выпустил целый манифест, полный конспирологии и расистских идей. Другие же подобные преступления не столь идейно последовательные. Они отражают сетевой нигилизм, стремление завируситься с помощью туманных или иронических отсылок.

Преступники, сформированные ироничной интернет-культурой, чувствуют, что им не нужны твердые, последовательные убеждения. Но это еще не все: ирония, к которой они привыкли, позволяет им дистанцироваться от собственных действий. Их преступления как бы не совсем реальны — ведь и действительность кажется им не совсем реальной, они пропускают ее словно бы через сито, сделанное из мемов, отсылок и многослойных шуток. Однако в реальном мире есть грань, за которой нет места двусмысленности: когда речь идет о насилии и смерти.

— А что насчет ультраправых мемов за пределами США? В Германии, например, они отличаются? Могу сказать, что в русскоязычном интернете немало правых мемов, скопированных у американцев.

— В Германии так же. Местные правые вдохновляются онлайн-пространствами, где доминирует американская повестка. Исследователь интернета Саввас Заннетту и его соавторы пытались выяснить, как именно мемы распространяются в сети, и обнаружили, что за значительную их часть отвечают нишевые субкультуры на 4chan. Лично мне кажется, что немецкие ультраправые телеграм-каналы тоже пытаются имитировать мемы с 4chan, но у них получается не так двусмысленно, слишком по-немецки и, на мой вкус, не смешно.

— Давайте перечислим главные мемы ультраправых. О лягушонке Пепе все слышали, а что еще есть?

— Есть еще, например, Вояк, он же Чувствительный парень, схематично нарисованный мужчина без волос, который был популярен [среди ультраправых] еще во времена «великой мемной войны». Самая известная его версия — где он обнимается с другим таким же Вояком, а рядом подпись «Мне знакомо это чувство, бро».

Потом есть NPC, который ассоциируется с неигровыми персонажами из видеоигр. Этот мем перекликается с концепцией «красной таблетки», которую якобы приняли ультраправые, — что помогло им увидеть подлинную суть вещей. Все остальные — «стадо баранов» и не контролируют свой разум.

Еще — Бог-Император Трамп, комбинация Трампа с Богом-Императором из игры Warhammer 40K, такой вымышленный римский император в золотых доспехах.

В последнее время вновь стала заметна пародийная религия «Кек», где Пепе фигурирует как древнеегипетский бог, отвечающий за «мемную магию». Мемная магия позволяет воплотить мемы в реальность. Скажем, избрание Трампа президентом — результат мемной магии. Когда Илон Маск в X называл себя Кекиус Максимус — это как раз отсылка к этой религии.

Вообще, эти онлайн-культы теперь уже периодически выходят на официальный уровень. Взять хотя бы DOGE [Департамент эффективности правительства], структуру того же Маска, названную в честь мема с собакой — тоже, кстати, популярного в эпоху «великой мемной войны».

— Как-то многовато отсылок к Древнему Риму.

— Да. Возможно, это неслучайно, если иметь в виду теорию [американско-канадского марксистского историка] Эллен Мэйксинс Вуд. В книге «Демократия против капитализма» она, по сути, утверждает, что США по своей управленческой структуре больше напоминают Римскую империю, чем афинскую демократию. Существует очень инклюзивная идея прав человека: у всех есть демократические права. Но только не в экономической сфере, как это было в Афинах. Афинская демократия была более эксклюзивной, но в то же время она регулировала распределение собственности, то есть отношения между богатыми и бедными.

— В 2022 году вы написали статью об ультраправых мемах, которые комментируют российско-украинскую войну. Их создатели годами играли в войну и вдруг увидели реальную войну в Европе — как они отреагировали?

— Да, действительно, интернет-воину не нужно рисковать физически, и, когда началась настоящая война, я задумалась, как это воспринимают люди, которые считают себя мемными воинами. Я зашла на площадки, которые были средоточием «великой мемной войны», в поисках соответствующих мемов. К моему удивлению, там были как пророссийские комментарии, так и проукраинские. Встречались антифеминистские мемы, которые высмеивали предполагаемый страх феминисток перед войной: ведь она якобы заставит их вернуться к патриархальным нормам, мыть посуду и все такое. Я объясняю это проекцией: авторы мемов сами боятся реальной войны и завидуют этим феминисткам, которые, как им кажется, в случае чего могут просто вернуться к «безопасной» женской роли, предписанной патриархатом.

Еще я нашла множество мемов с гиперсексуализированными аниме-персонажами по типу вайфу. Российских и украинских женщин-военных рисовали в стиле аниме, представляя как сексуальный объект, — скажем, изображали их с очень большой грудью и тонкой талией. Можно представить, что это персонажи какой-то видеоигры. Мне это интересно в связи с книгой [немецкого теоретика культуры] Клауса Тевеляйта «Мужские фантазии», где он анализирует мужские фантазии протофашистов накануне нацистской эпохи и их отношение к женщинам. В фан-артах на тему современной войны я вижу развитие фантазийного женского образа, описанного Тевеляйтом: это персонаж без собственного характера, персонаж-функция, который может быть заботливой матерью, кормилицей или кем-то еще.

Мне было любопытно, как авторы мемов осмысляют разницу между мемной войной и войной настоящей. В одном из мемов некий пользователь Reddit оказывается в Украине, на фронте. Он верит в миф о Призраке Киева, развенчанный украинской армией. При этом сам он совершенно беспомощен на поле боя, потому что до сих пор сражался только за лайки на Reddit.

Есть еще много мемов, где геополитика переплетается с культурными войнами. Скажем, был мем о «небинарной армии» (they/them army), у которого даже, кажется, были последствия в реальной жизни. Во всяком случае, Дональд Трамп запретил трансгендерам служить в американской армии — уж не знаю, повлиял на это мем или нет. Вооруженные силы США изображались там как небоеспособная квир-армия — в отличие от маскулинной российской. Да, кстати, в некоторых мемах россиянам противостоят не украинцы, а американцы — это продолжение риторики холодной войны.

— Все эти мемы создают и распространяют молодые белые мужчины из западных стран, то есть, по сути, представители самой привилегированной группы на планете. Но, похоже, они чувствуют себя ущемленными и ведут себя так, будто принадлежат к некой контркультуре. Почему так?

— Эти люди представляют себя жертвами, подражая политике идентичности, которая защищает угнетенные группы. Они убеждают себя и друг друга, что их тоже угнетают — не то феминистки, не то иммигранты. Есть, например, конспирологическая теория о «Великом замещении». Есть мнение, что мужчины в современном обществе сталкиваются с кризисом маскулинности. Среди его причин могут быть как экономические проблемы, так и растерянность перед историческими вызовами. [Немецкий] психоаналитик и социальный психолог Рольф Поль считает, что маскулинность в целом уязвима перед любыми кризисами, внутренними и внешними.

— В 1950-х на Западе маскулинная роль давалась мужчинам легко: можно было обеспечивать семью в одиночку, ожидая, что жена будет заниматься только домашним хозяйством. Но сегодня это невозможно, экономическая ситуация уже не позволит. Вы о таких вызовах говорите?

— Это в самом деле играет свою роль. Именно поэтому я старалась найти в ультраправом юморе нечто такое, что может отозваться в остальном обществе — среди людей, изначально не ассоциирующих себя с ультраправыми. Так вот, правые мемы становятся по-настоящему успешными, когда критикуют либеральную демократию за то, что она не сдержала своих обещаний, — критикуют, видимо, неосознанно, иначе их авторы были бы левыми, а не правыми.

— Развитие ИИ как-то меняет среду, которую вы исследуете?

— Безусловно, меняет, и будет менять еще сильнее. Мемы очень легко делать с помощью ИИ. Уже сейчас есть гайды, как использовать искусственный интеллект в создании или продвижении ультраправых мемов. Здесь стоит вспомнить об особой маскулинности гиков, популярной в тех онлайн-субкультурах, которые мы обсуждаем. Мужчины там подчеркивают и преувеличивают свой интеллект, противопоставляя его физической силе. Они гордятся, что они неспортивные, но умные. Им больше не нужна физическая мощь, чтобы видеть себя воинами-героями. Но ИИ несет угрозу их интеллектуальному превосходству.

— Ваши художественные проекты тесно связаны с вашими академическими исследованиями. Расскажите об инсталляции «Видимо, мы ошибаемся», которую в этом году показывали в Лейпцигской галерее современного искусства.

— Когда я работала над этим проектом [в 2022 году], я изучала образ мемного воина в его взаимосвязи с другими персонажами маносферы, например инцелами.

Это видеоинсталляция о свойствах онлайн-среды: в интернете мы видим прежде всего контент, похожий на то, что мы искали раньше. Эти алгоритмы усиливают отчуждение между разными группами в обществе. Инсталляция изображает две эхо-камеры: в одной — феминистки, в другой — мемные воины, которые идентифицируют себя как инцелы. Это два видео, которые показывают одновременно по разные стороны стены: зрители могут обойти ее по кругу и изучить обе эхо-камеры, но не могут увидеть все сразу — что-то придется пропустить. 

Со стороны феминисток мы видим группу молодых девушек, борющихся за равенство. Со стороны инцелов — двух парней, которые вообще неохотно говорят, но, когда все-таки говорят, признаются в ненависти к феминизму. При этом в каждой группе есть человек со стороны: с феминистками общается исследовательница, которая занимается темой традвайф, с инцелами — концептуальный художник, работающий с тоталитарной эстетикой. Оба поначалу сохраняют дистанцию со своей группой, но затем проникаются ее идеями.

Парни в видео — не настоящие инцелы, это перформеры. Но они были очень открытыми во время работы и постарались понять, что из идеологии инцелов находит у них отклик как у мужчин, выросших в патриархальном обществе. Это было очень смело с их стороны — разобраться в себе и найти у себя какие-то антифеминистские переживания. При этом их реплики во многом основаны на словах реальных инцелов, которые мы нашли в интернете.

— Должен вам признаться, и я сам в исследовательских целях коллекционирую правые мемы — об искусстве и культуре. Сейчас я вам их покажу — очень интересно услышать, что вы о них скажете.

— О, это старый нарратив. Еще нацисты называли современное искусство дегенеративным. Ностальгия по искусству до модерна — традиционная для ультраправых идея. Но мне только сейчас пришла в голову мысль, что это самоироничные мемы. Ведь их авторы иногда описывают себя как креативщиков, занятых шитпостингом. А это, если угодно, тоже постмодернистская или постпостмодернистская практика. Да и в целом их мемы основаны на монтаже, на работе с уже готовыми изображениями, что близко к современному искусству. Раз они его так ненавидят, то должны ненавидеть и то, чем сами занимаются. 

Мы в «Медузе» стараемся рассказывать обо всем на свете — не только о войне и политике, но и о культуре, науке, спорте и даже иногда о мемах. Для этого нужна редакция, где работают люди с разными профилями, — и благодаря вашей поддержке она у нас есть. Если вы не в России, пожалуйста, продолжайте помогать «Медузе», нам это по-прежнему необходимо. Подпишитесь на ежемесячный донат — любая сумма важна.